Носитель культуры - Страница 2

– Крысиных следов не видно, – опять сказал шофер.

– Отдых, – произнес пилот долгожданное слово и первым содрал респиратор с лица и хлестнул грязной марлей по колену. На брюках остался рыжий след, облако пыли взвилось в черный, спокойный воздух.

– Хорошо без ветра, – сказала мать, – будто домой пришли, – она вздохнула. – Как хочется дом-то иметь!

– Потерпите еще несколько дней, – мягко проговорил пилот и ободряюще тронул женщину за локоть.

– Ты нам сыграешь? – спросила дочь.

– Если этот «Стейнвей» сохранился так хорошо, как кажется… – ответил музыкант, стараясь говорить спокойно. Он взгляда не мог отвести от рояля. Сердце его отчаянно билось в радостном ожидании.

– Можно будет сыграть в четыре руки, – предложил друг музыканта.

– Потом, потом, – сказал пилот. – Сначала еда. Отдых.

Они все очень хотели есть. А еще больше – пить. На зубах скрипел песок.

– Правда, что они не трогают носителей культуры? – спросил друг музыканта, жуя ломоть консервированного мяса.

– Теперь все – носители культуры, – пробормотал музыкант и тут же почувствовал щекой испытующий взгляд пилота.

– Да, конечно, – поспешно согласился друг музыканта, – я имею в виду… действительно… ну, вот, хотя бы такого, как он, – он указал на музыканта.

– Не знаю, – ответил пилот угрюмо.

– Кажется, правда, – с набитым ртом сообщил инженер, слизывая с пальцев маленькие крошки мяса. – Они вообще ведут себя очень, очень странно. Та группа… погибшая… мне рассказывали, – он наконец сделал глоток, и речь его стала внятной. – Сам я не знаю, я в них только стрелял. И не без успеха.

– Мы в курсе, – уронил пилот.

– Опять хвастаться начал? – губы инженера растянулись в добродушной широкой улыбке, тусклый жирный блеск прокатился по ним. Инженер коснулся губ языком, потом вытер ладонью. – И не заметил даже… Я хотел только сказать, – ладонь он вытер о рукав другой руки, – что та группа с ними много встречалась в первые дни.

– Г-гадость!.. – вырвалось у шофера.

– Погодите, – прервала мать, внимательно слушавшая инженера, – дайте ему рассказать.

– Да что тут рассказывать, – ответил тот, отвинчивая колпачок помятой фляги. – Так… легенды. Говорили, будто они телепаты. Говорили, будто они и устроили все это… Много говорили. Удивительно быстро плодятся легенды, когда вокруг бардак.

– А я еще ни одной крысы не видел, – сказал музыкант.

– И не дай тебе бог, парень, – ответил пилот.

Инженер, отпив, бросил ему флягу, и пилот ловко поймал ее. Внутри фляги булькнуло.

– Я своими глазами видел, – проговорил инженер, – в этой последней стычке, когда только я, наверное, и ухитрился уйти… я рассказывал, да? Один мужик им сдался. Спятил, наверное. Остальных-то они вроде перебили всех, а этого куда-то повели… А детей они, кажется, крадут. Трое детишек в группе были – мы и ахнуть не успели, никто не предполагал, – пилот отдал ему флягу, он отпил еще один маленький глоток и аккуратно завернул колпачок. – Где мой мальчик… где мой мальчик, только что играл здесь… – его передернуло.

– Хватит, – сказал пилот угрюмо. Инженер опять улыбнулся и кивнул.

Пилот извлек из планшета сложенную карту, расстелил ее, отодвинув стул. Они уже отвыкли пользоваться мебелью – на полу казалось безопаснее.

– А может, они их сохраняют? – опасливо косясь на пилота, вполголоса спросила мать.

– Кого? – не понял инженер.

– Ну… носителей этих.

– Зачем?

– Для культуры! – вдруг захохотал шофер.

Пилот, не обращая на них внимания, вглядывался в карту, обеими руками упираясь в пол.

Инженер перестал улыбаться, глаза его свирепо сузились.

– Знаешь, друже, – проговорил он, помедлив. – Те, для кого сохраняют культуру другие, чрезвычайно быстро ее трансформируют. По своему образу и подобию, – он опять вытер губы ладонью. – Шутом при них быть? Я им Платонова, а они: ха-ха-ха!..

– Ну, это-то уж… – непонятно сказала мать. – Уж об этом-то не нам…

Наступило молчание. Инженер, невесело посвистывая, подождал немного, потом перекатился по полу поближе к пилоту и тоже уставился на карту. Мать пытливо, оценивающе глядела на музыканта. Музыкант делал вид, что не замечает этого взгляда, потому что не понимал его, и смотрел на мужчин, водящих по карте пальцами и перешептывающихся о чем-то, очевидно, не слишком радостном; в руке пилота появился курвиметр. Мать встала, а следом за нею и дочь; одна за другой они молча вышли из комнаты. Шофер, рассеянно глядя им вслед, громко высасывал из зубов застрявшие кусочки мяса.

Светало. Стекла стонали от ветра.

Музыкант поднялся – никто не обернулся на его движение. Подошел к роялю, отложил прислоненный к вращающемуся табурету автомат – сел, бережно отер пыль с крышки и поднял ее указательными пальцами. Ну и пальцы, подумал он с болью. Он стыдился своих загрубевших рук, они темнели чужеродно на фоне стройного ряда клавиш. Это напоминало надругательство – садиться сюда с такими руками. Но других рук у него не было.

– Еще километров сто двадцать, – тихо проговорил пилот.

Инженер что-то невнятно пробормотал, ероша волосы. Шофер нерешительно начал:

– Женщины…

– Женщины – наше будущее, – резко сказал пилот. – Женщины должны дойти.

– А если там то же самое, что здесь? – спросил, вставая, друг музыканта.

Ему долго никто не отвечал.

– Там река, – произнес инженер наконец.

– Там была река, – стоя вполоборота к ним, ответил друг музыканта.

– Тогда пойдем дальше, – сказал пилот. – За рекой предгорья, и никаких городов. Долины должны были уцелеть, – он сдерживался и лишь мял, тискал курвиметр в скользких от нервного пота пальцах, – и люди тоже. Люди тоже. А крысы базируются в городах, значит, там их меньше или совсем нет.